Президент Путин утвердил новую Военную доктрину Российской Федерации, которая была обновлена под влиянием происходящих в последнее время вокруг России событий. Не берясь за полный анализ того, что написано в этом доктринальном документе, хочу тезисно обратить внимание на моменты, относящиеся к теме информационной безопасности.
- Традиционные для нас угрозы ИБ Доктрина относит к понятию «военная опасность», четко отделив их от понятия «военная угроза». Согласно Доктрине «военная опасность» — это «состояние межгосударственных или внутригосударственных отношений, характеризуемое совокупностью факторов, способных при определенных условиях привести к возникновению военной угрозы«, а «военная угроза» — это «состояние межгосударственных или внутригосударственных отношений, характеризуемое реальной возможностью возникновения военного конфликта между противостоящими сторонами, высокой степенью готовности какого-либо государства (группы государств), сепаратистских (террористических) организаций к применению военной силы (вооруженному насилию)«. Иными словами, традиционные угрозы ИБ сами по себе не могут быть военной угрозой, а всего лишь сопутствуют их проявлению. Но есть и исключение, которое только подтверждает, что тема спецопераций в киберпространстве не до конца проработана была при подготовке нынешней Военной доктрины.
- Угрозы ИБ могут быть отнесены к военным угрозам, если они воспрепятствуют «работе систем государственного и военного управления Российской Федерации, нарушение функционирования ее стратегических ядерных сил, систем предупреждения о ракетном нападении, контроля космического пространства, объектов хранения ядерных боеприпасов, атомной энергетики, атомной, химической, фармацевтической и медицинской промышленности и других потенциально опасных объектов«. Тут мы опять наталкиваемся на классическую проблему с терминологией в области критически важных (потенциально опасных) объектов. Почему воспрепятствование работе систем фармацевтической промышленности представляет военную угрозу, а воспрепятствование системам управления транспортом (что для России с ее территориями, через которые надо во время военных конфликтов или войн перебрасывать войска, технику, продовольствие, является более чем актуальным) нет? На мой взгляд причиной этого является неразбериха в терминологии, которая до сих пор не устаканилась. Критический важный объект, стратегически важный объект, стратегический объект, объект, имеющий стратегическое значение, важный объект, важный государственный объект, объект жизнеобеспечения, особо важный объект, специальный объект, режимный объект, потенциально опасный объект… Вот только небольшая часть схожих терминов. На кого из них распространяется Военная доктрина?.. Хотя с другой стороны приводить терминологию в области критических инфраструктур — та еще работенка. Ее не стали даже делать, когда готовили законопроект о безопасности критических инфраструктур.
- Военные опасности делятся на внешние и внутренние. К первым в киберпространстве относятся «использование информационных и коммуникационных технологий в военно-политических целях для осуществления действий, противоречащих международному праву, направленных против суверенитета, политической независимости, территориальной целостности государств и представляющих угрозу международному миру, безопасности, глобальной и региональной стабильности«. В данном случае можно отметить схожесть (что неудивительно) позиции с основами государственной политики в области международной информационной безопасности.
- К внутренним опасностям, связанным с киберпространством, относится «деятельность, направленная на дезорганизацию функционирования информационной инфраструктуры Российской Федерации«.
- Одной из черт военного конфликта (а это понятие выше военной угрозы), является
- применение среди прочего и информационных мер невоенного характера
- воздействие на противника в глобальном информационном пространстве
- централизация и автоматизация управления войсками и оружием с помощью АСУВ и АСУО.
- Ядерному оружию внимание в Доктрине тоже уделено, но как инструменту сдерживания региональных и крупномасштабных войн. Я, если честно, в такие войны не очен верю именно по причине наличия у многих сторон ядерного потенциала. Поэтому несложно предположить, что роль кибервойн или правильнее спецопераций в информационном пространстве будет только возрастать.
- Как и документ, описывающий усилия МинОбороны РФ в области кибербезопасности, Доктрина постулирует принцип ненападения, а сдерживания и предотвращения военных конфликтов.
- Среди основных задач, направленных на сдерживание и предотвращение военных конфликтов «нашей» теме уделено почетное последнее место — «создание условий, обеспечивающих снижение риска использования информационных и коммуникационных технологий в военно-политических целях для осуществления действий, противоречащих международному праву, направленных против суверенитета, политической независимости, территориальной целостности государств и представляющих угрозу международному миру, безопасности, глобальной и региональной стабильности«. Вполне могу допустить, что изначально этого пункта и вовсе не было, так как никто не подумал о том, как бороться с угрозами ИБ, просто продекларировав их опасность. Думаю, что первоначально с ними предполагали бороться общими фразами, которыми так изобилуют другие доктринальные документы, — партнерство в рамках ОДКБ и БРИКС, миротворчество под эгидой ООН, прогнозирование и т.п. На то, что изначально этого пункта не было, меня наталкивает и то, что в Доктрине очень много говорится о соблюдении международного права и международных договоров, а в области ИБ (или точнее МИБ) у нас с этим большая проблема. До сих пор никаких международных норм ИБ так и не было разработано и, особенно в условиях нарастания геополитического конфликта США и России, врядли в ближайшее время стоит ждать прорыва в этой области. Да и постоянная отсылка к географическим границам РФ или ее союзников тоже говорит о том, что про спецоперации в информационном пространстве (против нас или нами) никто серьезно не думал.
- Интересно, что среди задач Вооруженных сил, других войск и органов в мирное время тема информационной безопасности не упоминается вовсе. Такое впечатление, что авторы документа и не знали, что могут делать военные в области ИБ в мирное время. Это вам не портянки шить, и не стволы пушек до блеска драить 🙂 По идее стоило бы сделать отсыл к Доктрине ИБ и основам госполитики в области МИБ, но почему-то про это забыли.
- А вот среди задач военной организации «совершенствование системы информационной безопасности Вооруженных Сил, других войск и органов» названо явно. Это же является и основной задачей при строительстве и развитии Вооруженных Сил, других войск и органов.
- «Материальность» Доктрины проявляется во всем. Авторы привыкли (оно и понятно), что во время военных конфликтов речь всегда идет о чем-то материальном. Атака производится на материальный объект. Оружие — это тоже, что-то материальное. Ущерб тоже имеет вполне себе материальную природу. Поэтому в Доктрину очень сложно вписывается информационная составляющая. Иногда даже кажется, что в уже готовый «материалистичный» текст добавили несколько кибер-пунктов. Например, есть в Доктрине раздел «Задачи оснащения Вооруженных Сил, других войск и органов вооружением, военной и специальной техникой» в нем пункт «развитие сил и средств информационного противоборства«. Но программное обеспечение, которое зачастую и является основном инструментом информационного противоборства (если не рассматривать тему РЭБ), с трудом может быть описано понятием «военная и спецтехника». При этом интересно, что в контексте средств информационного противоборства говорится только об их развитии, а применительно к другим видам оружия — еще и о создании. Толи у нас уже средства информационного противоборства созданы и их надо только развивать, толи авторы опять же взяли готовую заготовку и вставили ее в текст, не думая о сути.
- В разделе про развитие оборонно-промышленного комплекса про силы и средства информационного противоборства ни слова. Откуда же их тогда брать? С гражданского рынка?
- В части международного сотрудничества повторяется неоднократно звучавший в других документах тезис о развитии «диалога с заинтересованными государствами о национальных подходах к противодействию военным опасностям и военным угрозам, возникающим в связи с масштабным использованием информационных и коммуникационных технологий в военно-политических целях«.
Вот такой документ. Он еще раз подтверждает мысль, которую я как-то озвучивал и описывал — человек, родившийся и обучавшийся во всяких Академиях Генштаба или Высшей школы КГБ во времена, когда компьютеры описывались только в фантастических романах или в переводах зарубежной литературы в закрытых библиотеках, не способен адекватно оценивать ни угрозы ИБ, ни то, как с ними бороться. По одной простой причине — его этому не учили, а сам он с этим не сталкивался. И чем старше он становится (а в СовБезе и Генштабе никого из поколения «Интернет» нет), тем меньше шансов на то, что он сможет переориентироваться. Это как если всю жизнь бороться с иностранными техническими разведками и защищать государственную тайну. Даже если тебе дали задание разработать меры защиты для персональных данных или коммерческой тайны, то все равно у тебя получится только СТР и все. Вот с Военной доктриной таже проблема 🙁
